Из 24 обвиняемых трое выбыли из процесса ещё до его начала. О местонахождении личного секретаря фюрера Мартина Бормана не было сведений, поэтому судить его пришлось заочно. Финансист Густав Крупп, оказавший значительную материальную помощь нацистскому движению, избежал суда по причине слабого здоровья, он был фактически прикован к постели. Руководитель Германского трудового фронта Роберт Лей ознакомился с текстом заключения в тюрьме и впал в невменяемое состояние. «Миллионы евреев! Все убиты... Все истреблены», — бормотал он в бреду, глядя в глазок камеры, американскому часовому. 25 октября Лей покончил с собой в своей камере, повторив судьбу главных нацистских лидеров — Гитлера, Гиммлера и Геббельса. «Слава богу! Этот бы нас только осрамил», — с облегчением отметил заключённый Герман Геринг из соседней камеры.

Собирать доказательства вины фашистов начали задолго до капитуляции Германии. Андрей Вышинский, первый заместитель наркома иностранных дел, руководивший процессом из Москвы, за год был на аудиенции у Сталина 60 раз, в то время как Жуков всего 11, а остальные и того меньше. С советской стороны теоретико-правовая база для обвинения была подготовлена одним из основоположников советского уголовного права Ароном Трайниным, участвовавшим в разработке Устава МВТ, а затем в процессе в качестве консультанта советского обвинения.

Под аккомпанемент печатных машинок в зале суда раздаётся голос председателя трибунала Джеффри Лоуренса. Британский судья в краткой вступительной речи объявляет о начале масштабного судебного процесса. Лоуренс подчёркивает, что этот суд «является единственным в своём роде в истории мировой юриспруденции и имеет величайшее общественное значение для миллионов людей на всём земном шаре».

Следующий шаг — обвинительный акт, «эстафетная палочка» переходит к заместителю главного обвинителя от США Сидни Олдерману. Общественное мнение в отношении подсудимых было единодушным — кровавую политику Третьего рейха называли преступной с момента её зарождения. Однако занимающие скамью подсудимых в Нюрнберге с таким суждением вряд ли бы согласились: на первый ключевой вопрос трибунала — признают ли они себя виновными — все ответили «нет».

Когда подсудимые убедились, что начало процесса посвящено оглашению обвинительного заключения, с которым они были знакомы, напряжение среди них заметно спало. Равнодушные и безмолвные на первом слушании, в перерывах и во время обеда они активно общались друг с другом. Риббентроп, к примеру, безуспешно пытался выяснить у Гесса, действительно ли тот ничего не может вспомнить из перечисленного в обвинении. Бальдур фон Ширах же признал, что день для подсудимых выдался «неважнецкий», и позволил себе оценить качество тюремной кухни. «Наверное, в день, когда нас вздёрнут, мы получим по бифштексу», — допустил он.

Процесс над главными немецкими военными преступниками идёт уже неделю. Ноябрьские заседания проходят под эгидой США — американское обвинение во главе с Робертом Джексоном уже представило доказательства подготовки Германии к агрессивной войне, включая план по захвату Австрии. Сегодня американцы ко всему прочему демонстрируют свидетельства по разделу «Концентрационные лагеря».

Если на послеобеденном заседании из угла подсудимых раздавался громкий смех — Геринга и Риббентропа забавляло зачитывание расшифровок их переговоров накануне аншлюса Австрии, — то во время демонстрации документальной хроники из Дахау и Бухенвальда вся скамья замирает в ужасе. На экране сменяют друг друга печи крематориев и газовые камеры, орудия пыток, абажуры из человеческой кожи и сброшенные в яму обнажённые тела. «Гитлер никогда бы не выдержал подобного фильма, если бы ему показали», — позже в своей камере скажет Риббентроп.

Журналисты не дыша наблюдают за поведением подсудимых. Розенберг старается не смотреть, Папен и Дёниц отчаянно схватились за голову, Франк грызёт ногти, Штрейхер неуверенно бормочет: «Ну, может, только в последние дни войны». На экране врач описывает эксперименты, которые проводились над узницами лагеря Берген-Бельзен. Функ плачет, Геринг изредка поглядывает на экран, адвокаты обвиняемых выдыхают: «Боже великий, ужасно». Конец фильма.

Председатель Лоуренс приказывает вывести из зала суда всех подсудимых за исключением Рудольфа Гесса — сегодня, на чрезвычайном вечернем заседании, суд рассматривает ходатайство адвоката Гюнтера фон Роршейдта о невменяемости своего подзащитного.

Юлиус Штрейхер и Рудольф Гесс были первыми кандидатами на проведение психиатрической экспертизы. Фанатичного антисемита Штрейхера комиссия признала вменяемым (правда, одержимым навязчивой идеей) ещё 22 ноября. Ментальное здоровье Гесса оставалось под вопросом. «Не помню» и «не узнаю» — максимум, который мог выдать беспамятный Гесс.

Прения сторон длятся почти полтора часа. Адвокат пытается доказать, что подсудимый полностью потерял память и не в состоянии обеспечить себе защиту. При этом в его доводах сквозит явное противоречие: Гесс сам, по словам Роршейдта, считает, что может участвовать в процессе. Обвинение не согласно с аргументами защиты и ссылается на заключение четырёх комиссий, которые признали Гесса абсолютно здоровым.

Неизвестно, сколько бы длилось заседание и удалось бы Роршейдту хотя бы отсрочить рассмотрение дела, но партия перешла к «первой скрипке». Сам Гесс, ранее уже пытавшийся привлечь внимание своего защитника при помощи записки, просит суд разрешить ему выступить с важным заявлением.

Три звонка нарушают тишину полупустых коридоров Дворца юстиции. В Нюрнберге имелась своя система оповещёний: один звонок — во время заседания произошло что-то интересное, два — нечто заслуживающее особого внимания. И только три сигнала заставляли журналистов нестись со всех концов дворца в зал № 600 — сенсация.

С начала процесса трёх звонков ещё не давали, поэтому пресса уже на местах. Гесс встаёт. Он кусает губы и приглаживает волосы, пока перед ним устанавливают микрофон. Подсудимый обводит взглядом публику, а затем хрипловатым голосом произносит:

Судебное заседание откладывается. Корреспонденты срываются с мест и бегут к телефонам и телетайпам, чтобы передать главную сенсацию вечера. «Рудольф Гесс обрёл память» — это сообщение пройдёт красной линией сквозь первые полосы завтрашних газет.

Документ, также подписанный Вильгельмом Кейтелем, Альфредом Йодлем и бывшим начальником отдела обороны ОКВ Вальтером Варлимонтом, ставил задачи для вооружённых сил, а также излагал общую стратегию, на основании которой должно было свершиться (и свершилось) вторжение в Советский Союз. Первое время план нападения на СССР назывался «Фриц», затем его окрестили именем бывшего императора Священной Римской империи Фридриха Барбароссы. По свидетельствам Варлимонта, символичным стало то, что сочетание «росса» созвучно немецкому «роте» (красный). Другим важным моментом была значимость самого Барбароссы в германской истории.

Ещё одним документом, приложенным американским обвинением, стала так называемая инструкция об особых областях — за несколько месяцев до нападения гитлеровцы уже продумали, кто и где будет контролировать власть на оккупированных территориях. В приказе, помимо уже упомянутых Кейтеля и Йодля, фигурируют Герман Геринг и Эрих Редер.

После обеденного перерыва ряды обвиняемых пополнились — своё место занял начальник Главного управления имперской безопасности Эрнст Кальтенбруннер. И хотя он пропустил начало процесса из-за перенесённого кровоизлияния в мозг, тюремные врачи сотворили чудо и буквально поставили его на ноги. Из инвалидного кресла Кальтенбруннер пересел прямо на скамью подсудимых.

Запоздало, но, как и его товарищи, Кальтенбруннер не признал себя виновным. Соратники оказали новоприбывшему довольно холодный приём. Вильгельм Кейтель и Альфред Розенберг явно не обрадовались новому соседу по скамье и на все попытки Кальтенбруннера завязать беседу старательно делали вид, что не слышат его. Даже собственный адвокат демонстративно заложил руки за спину, когда Кальтенбруннер протянул ему ладонь для рукопожатия. «Почему его понадобилось притащить сюда именно сегодня?» — в свою очередь мрачно поинтересовался Геринг. По-видимому, «наци № 2» был недоволен, что всё внимание фотографов в этот момент приковано не к его персоне.

Утреннее заседание начинается с показа кинохроники под названием «Нацистский план». За последние три недели американские обвинители представили большое количество доказательств, которые касались намеренной подготовки Германии к войне. Сегодня в зале заседаний смотрят документальный фильм, смонтированный из германской пропагандистской хроники (в 1945 году США захватили почти все фото- и видеоматериалы расцвета и падения национал-социализма в том виде, как это запечатлели сами нацисты).

Вряд ли высшее руководство Третьего рейха могло представить, что фильмы о приходе нацистов к власти в Германии будут демонстрировать в качестве доказательства преступности, а исполнителей главных ролей ежедневно под конвоем водить от тюремных камер до зала суда и обратно. Однако подсудимым просмотр явно доставляет удовольствие. Обвиняемые не скрывают приступов ностальгии, когда на экране показывают былые для них времена: вот здесь Гитлер выступает на трибуне, вон там толпа людей, которые одержимо вскидывают в известном жесте свою правую руку. А вот и военные парады, демонстрирующие возрождение германской мощи, — гросс-адмирал Карл Дёниц улыбается при виде самолётов и с восхищением смотрит на военно-морскую технику.

Завтра подсудимым снова придётся придумывать новые варианты фразы «не виновен» и пытаться отстаивать непричастность к Холокосту, разграблению территорий и уничтожению миллионов людей. Сейчас же Риббентроп трясётся в рыданиях при виде ожившего на экране фюрера, а Геринг без тени сожаления хохочет над кадрами, где на тот момент действующий президент США Франклин Рузвельт призывает к миру.

Сегодня, после 12-дневного перерыва в связи с рождественскими каникулами, возобновилась работа трибунала. Инициатива прерваться на каникулы принадлежит адвокату Геринга Отто Штамеру — затягивание суда при помощи бесконечных просьб о перерывах стало одним из ключевых направлений немецкой защиты.

На первом утреннем заседании 1946 года американский полковник Роберт Стори представляет доказательства преступности организаций гитлеровского режима: руководящего состава НСДАП, имперского правительства, политической полиции, более известной как гестапо, штурмовых отрядов — СА, отрядов охраны — СС, а также службы безопасности — СД. Обвинитель описывает карательную деятельность организаций в регионах Восточной Европы через свидетельские показания немца Германа Гребе. На его глазах нацисты устроили расправу над евреями в украинском городе Ровно.

Трагедия в Ровно произошла вечером 13 июля 1942 года, когда отряды СС и гестапо окружили гетто, в котором проживали около 5 тыс. евреев. По свидетельствам Гребе, эсэсовцы заранее установили повсюду прожекторы, которые ослепляли мирных жителей: мужчин, женщин, стариков и детей. Людей выгоняли из собственных домов с такой поспешностью, что некоторые матери просто не успевали забрать младенцев из кроваток. На улицах женщины звали детей, а дети — родителей. Свидетель отдельно останавливается на одной леденящей душу детали: посреди улицы лежит ребёнок, которому немецкий солдат размозжил прикладом голову. При попытке людей забаррикадироваться внутри дома эсэсовцы подрывали дверь ручными гранатами. Под крики женщин и детей, удары хлыстов и выстрелы из винтовок невинных людей грузили в товарные вагоны и вывозили за город. Организованный гестапо и СС погром коснулся и евреев, работавших на немецкие фирмы, несмотря на первоначальный уговор сохранить им жизнь.

Ещё одним доказательством бесчеловечности гестапо стала директива о специально созданной системе истребления «нежелательных элементов» среди советских военнопленных. Особое внимание уделялось обращению с советскими узниками, пытавшимися бежать. За попытку бегства пленных отправляли в концлагерь Маутхаузен с пометкой «К» — «Кугель» (пуля). В подтверждение обвинитель Стори зачитывает показания двух военнослужащих французской армии, которые были узниками этого лагеря. В Маутхаузене, цитирует полковник, прибывших с такой меткой не регистрировали. Им не выдавали номера и не называли фамилий, сразу направляли в тюрьму, а затем переводили в «баню». «Баней» назывался погреб тюрьмы, созданный для расстрелов и отравления газом. Заключённых ставили спиной к определённому месту, и, как только голова касалась стены, производился выстрел. Если в прибывшем эшелоне пленных из блока «К» было много, их отравляли газом, который подавали в «баню» вместо воды.

Доказательства Стори сыплются одно за другим: гестапо и СД вывозили гражданских из оккупированных стран в Германию для тайного суда и расправы, разрешали применять пытки во время допросов и в целях устрашения увозили в концлагеря родных и близких подозреваемых. Информаторы политической полиции находились повсюду: на улицах, в магазинах и даже в церквях, что сделало гестапо символом террора и первым орудием притеснения. В конце концов, даже бывший руководитель полиции безопасности и СД Гейдрих не отрицал, что «людям этой профессии приписываются жестокость и бесчеловечность, граничащие с садизмом».

Утреннее заседание. Свидетельскую трибуну занимает Отто Олендорф — член гитлеровской партии, генерал войск СС и высокопоставленный сотрудник аппарата СД. Сегодняшний допрос посвящён айнзацгруппам — подвижным подразделениям полиции безопасности, — действовавшим на оккупированной территории Восточной Европы.

Свидетель рассказывает о существовании четырёх оперативных групп: A, B, C и D. Сам Олендорф являлся командиром последней. Вместе с немецкой армией группа D продвигалась из города Черновцы в Могилёв-Подольск, Мариуполь, Таганрог, Ростов-на-Дону и Крым, оставляя за собой кровавый след: в задачи айнзацгруппы входило убийство евреев и советских партийных активистов.

Свидетель приводит ужасающие подробности казней на юге Украины. Под предлогом переселения члены айнзацгруппы D увозили пленных на грузовиках к противотанковому рву, где с них снимали верхнюю одежду и расстреливали. Весной 1942 года, с выходом очередного приказа Гиммлера, издевательства над мирным населением стали более зверскими — гитлеровцы избавлялись от женщин и детей с помощью газвагенов, или «душегубок» (gaswagen — газовый автомобиль). Олендорф отмечает, что внешне этот оборудованный для отравления газом автомобиль ничем не отличался от обыкновенного, поэтому погруженные в него жертвы даже не догадывались о том, что их ждёт. После того как машина трогалась, газ из выхлопной трубы направлялся в кузов «душегубки». Через несколько минут пассажиры задыхались. Один такой автомобиль за раз мог отравить порядка 15 человек.

Отвечая на вопрос представителя обвинения от СССР Юрия Покровского, по каким соображениям в «душегубках» главным образом казнили женщин и детей, немецкий сотрудник прикрывается приказом Гиммлера, якобы жертв должны умертвить именно таким образом, чтобы избежать «лишних душевных волнений». «Это также давало возможность мужчинам, которые сами были женаты, не стрелять в женщин и детей», — добавляет свидетель. Олендорф отрицает, что смерть в газовых машинах была особенно мучительной. Жертвы, как ему сообщали немецкие врачи, ничего не ощущали до самого конца. Однако вид замученных женщин и детей был настолько невыносимым, что при разгрузке тел даже прожжённым гитлеровским палачам становилось плохо.

Показания Олендорфа, достоверность которых не вызвала у членов трибунала сомнений, стали подтверждением осознанности действий нацистов по отношению к мирным советским гражданам. Обвиняемые же по окончании заседания пребывали в подавленном состоянии. «Ещё один, запродавший душу врагу. И что же эта свинья рассчитывает вымолить таким образом? Всё равно ему висеть», — шипел во время обеденного перерыва Геринг.

Впервые за несколько недель в зале заседаний яблоку негде упасть — участники процесса, пресса и гости готовятся к началу советской части обвинения. Председатель Лоуренс вызывает к трибуне генерал-лейтенанта Романа Руденко, чья вступительная речь завершает выступления главных обвинителей прокурорского квартета.

«Впервые в истории человечества правосудие сталкивается с преступлениями такого масштаба, вызвавшими такие тяжёлые последствия. Впервые перед судом предстали преступники, завладевшие целым государством и само государство сделавшие орудием своих чудовищных преступлений», — начал главный советский обвинитель. В этот момент Геринг и Гесс демонстративно снимают наушники с переводом. Вскоре к ним присоединяется и Розенберг, правда, в отличие от соседей по скамье свободно владеющий русским языком.

Яро осудив немецких заговорщиков в начале выступления, Руденко заявил, что советское обвинение располагает доказательствами подготовки агрессии против государств Восточной Европы — Чехословакии, Польши, Югославии — и войны против СССР. Выступая как представитель Советского Союза, принявшего на себя основную часть ударов фашистской Германии, обвинитель не обошёл стороной и преступления, связанные с истреблением советских граждан, убийством военнопленных, насильственным угоном людей и использованием их в рабском труде. Руденко сообщил судьям и о том, как фюрер планировал стереть с лица земли Ленинград и как во время наступления на Москву немецкие захватчики намеревались истребить ни в чём не повинных жителей столицы.

По свидетельствам прокурора, немецкая армия полностью или частично разрушила в СССР свыше 70 тыс. населённых пунктов, сожгла или уничтожила более 6 млн зданий, лишив крова около 25 млн человек. Сталинград, Севастополь, Ленинград, Киев, Минск, Одесса, Смоленск — лишь малая часть разрушенных советских городов. Перейдя к преступлениям против человечности, обвинитель подчеркнул, что организованные в 30-е годы Бухенвальд и Дахау оказались бледными прообразами Майданека, Освенцима, Славуты и других многочисленных лагерей смерти, учреждённых на оккупированных территориях Латвии, Белоруссии и Украины.

Руденко обвинил подсудимых в том, что, нарушив основы международного права и заключённые договоры, они развязали мировую войну, превратив её в орудие массового истребления мирных граждан, орудие грабежа, насилия и разбоя. От имени Советского Союза он предъявил подсудимым обвинение по всем пунктам статьи 6 Устава Международного Военного Трибунала.

Зал заседаний, утро. К трибуналу, потонувшему в бледно-зелёной дымке (настолько плотно зашторены окна), обращается помощник Романа Руденко Николай Зоря. Советское обвинение перешло к доказательствам вероломного нападения Германии на СССР. По словам Зори, германская агрессия против Чехословакии, Польши и Югославии, как уже доказал его коллега Юрий Покровский, была лишь этапом в нападении на Советский Союз. Украинская пшеница и белорусские леса, уголь Донбасса и никель Кольского полуострова, кавказская нефть и плодородные земли Поволжья — вот что играло решающую роль в преступных замыслах фашистов. Никогда ещё известное в Германии выражение Drang nach Osten («Натиск на Восток») не казалось настолько буквальным.

Отдельно Зоря останавливается на военных приготовлениях немцев, приводя в качестве подтверждения показания генерала Варлимонта. Последний сообщил советскому обвинению, что впервые лично услышал о плане «Барбаросса» ещё 29 июля 1940 года.

Как стало известно, от этого плана фюрер решил отказаться из-за отсутствия необходимых приготовлений на территории уже захваченной Польши. Железные дороги, аэродромы, средства связи, места для размещёния войск — ничего из этого ещё толком не было готово. Наступление отложили до более подходящего случая.

Закончив с показаниями Варлимонта, советский обвинитель подмечает, что значительную помощь в исследовании плана «Барбаросса» может оказать свидетельство человека, который принимал непосредственное участие как в его разработке, так и в реализации. Этот человек — не кто иной, как Фридрих Паулюс, бывший фельдмаршал германской армии, получивший это звание аккурат перед пленением в Сталинграде. К слову, Гитлер, присваивая его, не преминул напомнить новоиспечённому фельдмаршалу, что те, как правило, не капитулируют. Фюрер рассчитывал, что Паулюс скорее застрелится, чем сдастся красноармейцам.

Возражение защиты Зоря «кроет» сдержанно, напоминая, что в распоряжение трибунала поступили подлинники всех документов советского обвинения. А затем использует свой главный козырь: Паулюс в Нюрнберге. Сегодня вечером он лично даст показания перед трибуналом в качестве свидетеля.

Если до вечернего заседания адвокаты посмеивались (одно дело — давать показания в Москве, другое — здесь, где Паулюс окажется перед бывшим руководством и соратниками), то появление в зале № 600 фельдмаршала, символически похороненного Гитлером после Сталинградской битвы, произвело эффект разорвавшейся бомбы. В напряжении замерли и подсудимые, и адвокаты, и корреспонденты — к допросу приступил Роман Руденко.

В первую очередь Паулюс подтвердил подлинность своего заявления, которое представил трибуналу Зоря. Затем сообщил, что уже 3 сентября 1940 года Германия подготовила план атаки на СССР, тем самым нарушив договор о ненападении. Начало войны, по словам Паулюса, было приурочено к наиболее подходящему времени для продвижения больших войсковых частей на территории России. Первоначально нападение намечалось на май, однако сдвинулось из-за решения Гитлера в конце марта напасть на Югославию. Исходя из этого, вторжение в Советский Союз наметили на вторую половину июня.

Не оставил в стороне свидетель и германских военных партнёров — Венгрию и Финляндию. Паулюс сообщил, что лично посещал Будапешт, где вёл переговоры с Генштабом Венгрии не только об участии той в войне против Югославии, но и о расстановке венгерских сил на границе с СССР. Итоги допроса Фридриха Паулюса не оставили никаких шансов адвокатам, без стеснения бившим на то, что нападение Германии на Советский Союз являлось исключительно оборонительной войной. Когда защитник Отто Штамер спросил Паулюса, как немецкий фельдмаршал может помогать врагам Германии, тот ответил, что считает главными врагами своей страны тех, кто толкнул её на эту преступную авантюру.

«Спросите у этой грязной свиньи, понимает ли он, что он — изменник! Спросите, дали ли ему русское гражданство?» — гремел в перерыве Геринг, обращаясь к своему адвокату. На другом конце скамьи подсудимых Паулюса больше считали мучеником, нежели предателем. По мнению Фриче, с чем согласились Нейрат, Зейсс-Инкварт и Шахт, фельдмаршал оказался между молотом и наковальней. «Это самая настоящая человеческая трагедия», — мрачно отозвался Функ.

Утреннее заседание. Вот уже около трёх часов немецкая защита проводит перекрёстный допрос Фридриха Паулюса. Свидетель уклонился от ответа на вопрос адвоката Альфреда Йодля о численности и дислокации советских войск вдоль границ с Германией и Румынией, повторяя, что ничего не помнит (чуть позже Геринг сообщит Гессу, что у того появился конкурент). При этом фельдмаршал признал, что, несмотря на пакт Молотова — Риббентропа, он активно участвовал в разработке планов нападения на Советский Союз.

Отвечая на вопросы защитника Кейтеля Отто Нельте, свидетель заявил, что в результате чудовищной гитлеровской пропаганды он не представлял масштаба преступлений, которые заключались в развязывании войны против СССР. Озарение пришло, добавил Паулюс, когда его назначили командующим армией, брошенной под Сталинград. 20 января 1943 года он сообщил Верховному командованию, что загнанным в угол и страдающим от голода, холода и эпидемии немецким военным всё тяжелее продолжать сражение за стратегически важную точку на карте. В ответ Гитлер констатировал, что капитуляция невозможна, поэтому 6-я армия выполнит свой долг до конца. Приговорённые собственным командованием к гибели солдаты всё же предпочли иной исход: 31 января Фридрих Паулюс передал советским войскам просьбу о сдаче в плен. 2 февраля 1943 года боевые действия в Сталинграде прекратились полностью.

Будучи в плену, Паулюс долгое время не шёл на сотрудничество с советскими органами и не присоединялся к антигитлеровской пропаганде, о чём также сообщил на допросе. Только спустя полтора года, 8 августа 1944-го, он подписал обращение к германскому народу, в котором призвал свергнуть Адольфа Гитлера и установить новое государственное руководство, которое положит конец войне.

Обвинение представляет документальную хронику зверств гитлеровцев на оккупированных территориях СССР — чудовищное свидетельство истребления, ещё более страшное, чем фильм, который американцы демонстрировали в ноябре. Геринг не смог сдержать смешок, когда из-за неполадок первые кадры советского фильма пошли в перевёрнутом виде. Во время возникшей заминки он озирается, выискивая тех, кому это тоже показалось забавным. Когда показ возобновился, «наци № 2» уткнулся в книгу, пытаясь подавить зевок.

На экране появляются горы изуродованных тел пленных и раскачивающиеся на фонарных столбах повешенные, которых советские операторы запечатлели на освобождённых от оккупации территориях. Обвинитель Лев Смирнов рассказывает о коварных приёмах, к которым прибегали фашисты для массовых убийств. Так, в Георгиевске (Ставропольский край) по приказу начальника немецких лазаретов солдаты продавали на городском рынке спирт и питьевую соду. Спирт оказался метиловым, а сода — щавелевой кислотой. В Белоруссии, продолжает обвинитель, нацисты создавали лагеря не только для уничтожения пленных, но и для распространения опасных инфекций среди мирного населения и в рядах наступающей Красной армии. В эти лагеря немцы привозили заражённых брюшным тифом и размещали среди здоровых людей.

Смирнов обращает внимание трибунала на одно из наиболее аморальных злодеяний гитлеровцев — промышленное использование трупов заключённых концлагерей. С 1943 года немцы дробили несгоревшие кости убитых и отправляли на продажу в Германию. В промышленных целях использовали и волосы, срезанные с обречённых на смерть узниц.

Ссылаясь на заключение Чрезвычайной государственной комиссии, Смирнов заявляет, что только в одном Освенциме нацисты уничтожили более 5 млн человек (по современным подсчетам, не более 1 млн — прим. ТАСС). На территории лагеря существовали 35 специальных складов для сортировки и упаковки вещей и одежды, снятых с убитых заключённых. Покидая Освенцим, эсэсовцы сожгли 29 из них. В оставшихся шести складах советские военные насчитали около 349 тыс. комплектов мужской и 836 тыс. комплектов женской одежды.

Гитлеровцы, подчёркивает советский обвинитель, работали над тем, чтобы «создать такие способы полного уничтожения тел, которые сочетались бы с получением определённого фабриката». В подтверждение Смирнов предъявляет суду протокол допроса сотрудника анатомического института в Данциге: в феврале 1944-го профессор Рудольф Шпаннер предоставил ему рецепт мыла из человеческого жира.

В качестве вещественных доказательств обвинитель передаёт трибуналу образец этого мыла и несколько кусков человеческой кожи в различных стадиях обработки. Судебное разбирательство откладывается до 10:00 следующего дня.

Помощник главного советского обвинителя Марк Рагинский представляет доказательства умышленного разрушения гитлеровцами культурных и исторических памятников на оккупированных частях СССР. В годы войны в Германии существовал «штаб Розенберга», под бдительным руководством которого немцы грабили территории, ещё недавно считавшиеся его родиной (экс-рейхсляйтер родился на территории Российской империи и несколько лет жил и учился в Москве). По приказу фюрера Розенберг и компания разоряли картинные галереи, музеи и библиотеки, похищали произведения искусства, ценные экспонаты, научные труды и редкие издания книг. Этим же промышлял и особый батальон СС под шефством Риббентропа. В 1942 году в Берлине даже организовали выставку из украденных экспонатов.

Среди руководства Третьего рейха репутацией ценителей прекрасного пользовались Адольф Гитлер, Герман Геринг и Генрих Гиммлер. После победы в войне нацисты планировали открыть на малой родине фюрера, в австрийском Линце, музей, по разнообразию экспонатов не имеющий аналогов в мире. Правда, приобретать произведения искусства на законных основаниях для лидеров национал-социалистической Германии было признаком дурного тона, другое дело — добывать их в качестве трофеев. На оккупированных территориях СССР немцы разграбили 427 музеев и разрушили свыше 1,5 тыс. храмов и святынь. Пропали ценнейшие картины, скульптуры, рукописи, книги и иконы, многие из которых не найдены и по сей день.

С целью подтвердить умышленный характер захвата и уничтожения художественных ценностей Рагинский вызывает к свидетельской трибуне директора Государственного Эрмитажа академика Иосифа Орбели. В дни блокады Ленинграда он вёл свою битву за сохранение и эвакуацию музейных экспонатов.

По словам Орбели, на протяжении долгих месяцев немецкие солдаты систематически обстреливали и несколько раз бомбили Эрмитаж: в здание попали две авиабомбы и около 30 артиллерийских снарядов. Разбитый портик, пробитые потолки парадной залы Зимнего дворца и зала нумизматики, разрушенный филиал музея в Соляном переулке — так Эрмитаж переживал один из самых трагических периодов в истории города на Неве. Только за первый квартал 1943 года из музейных залов вытащили около 80 тонн битого стекла и снега.

На вопрос Рагинского, на каком основании свидетель утверждает, что музей обстреливали преднамеренно, Орбели поясняет, что первые снаряды не попадали в Эрмитаж или Зимний дворец, а последовательно ложились вблизи них. Создавалось впечатление, что немцы производили пристрелку. Нащупав цель, они систематически обстреливали музей, выпуская при каждой атаке несколько снарядов. При этом никаких военных предприятий или боевых судов вблизи Эрмитажа не находилось. Академик подчёркивает, что ближайший мост — Дворцовый — находится в полусотне метров от дворца. За время обстрела в сам мост попал лишь один снаряд.

16 марта к допросу приступила сторона обвинения. Зал заседаний буквально ломился от наплыва желающих увидеть словесные поединки обвинителей с предводителем скамьи подсудимых. 18 марта стало настоящим бенефисом Германа Геринга: «наци № 2» демонстрировал публике навыки красноречия и охотно шутил. На многие вопросы Роберта Джексона подсудимый давал весьма пространные ответы либо вовсе уходил от темы. Если в начале заседания собравшиеся предвкушали, что американский прокурор отправит Геринга «в нокаут», то спустя 10 минут допроса стало ясно, что ситуацией больше владеет обвиняемый, а не обвинитель.

После неудачи Джексона сбавить градус самоуверенности Геринга рискнул британский обвинитель Дэвид Максуэлл-Файф. Он, в частности, доказал, что подсудимый был в курсе расстрела 50 английских лётчиков из лагеря военнопленных в Верхней Силезии.

Максуэлл-Файф также установил, что Геринг не мог не знать о чудовищном приказе вермахта, согласно которому всем офицерам предоставлялось право расстреливать без суда и следствия любое лицо, подозреваемое в неприязни к немцам. Затем британец предъявил директиву, устанавливающую, что «за убийство немецкого солдата смертной казни, как правило, подлежали 50–100 коммунистов». Геринг по традиции начал с отрицания всякой осведомлённости об этом документе. А после добавил, что директива изначально предусматривала казнь от пяти до 10 человек. Гитлер, по его словам, лично увеличил это число в 10 раз.

Финальную точку в перекрёстном допросе поставил Роман Руденко. Советский обвинитель добился от Геринга признания, что фюрер, хоть и принимал все решения самостоятельно, в большинстве случаев всё же опирался на мнение своих приближённых.

Кроме того, обвиняемый подтвердил перед судом, что план о нападении на Советский Союз был разработан уже в ноябре 1940-го. Геринг признал свою ответственность и за разграбление временно оккупированных советских территорий — рейхсмаршал лично отдавал распоряжения «выжать» оттуда всё, что только можно. При этом подсудимый уклонился от ответа на вопрос о приказе по уничтожению Ленинграда и Москвы, но отметил, что о планах разрушения первого ему было известно. Финны, по словам Геринга, в случае передачи им Ленинграда не нуждались бы в таком большом городе.

«В конце концов мы всё-таки загнали его в угол, — подвёл итоги Роберт Джексон. — Однако это было настоящей битвой, длинной и тяжёлой, а также сопровождалось значительным количеством вылившейся на Германию совершенно неуместной пронацистской пропаганды».

Председатель Лоуренс просит занять место за свидетельской трибуной Иоахима фон Риббентропа. Поникшим голосом сгорбившийся бывший министр иностранных дел Третьего рейха рассказывает об обстановке в Германии в предвоенные годы, о трудностях из-за Версальского договора, о ремилитаризации, об антикоминтерновском пакте, о Мюнхенском соглашении. Одним словом — ничего нового. В начале вечернего слушания Лоуренс указывает адвокату Риббентропа, что его подзащитный слишком много говорит о деталях заключённых им соглашений, тогда как должен рассказывать об их нарушении.

Игнорируя замечания председателя, подсудимый продолжает рассказывать о том, что никак не относится к его делу. Подобно Герингу, Риббентроп утверждает, будто Чехословакия была оккупирована немецкими войсками по настойчивому желанию самих чехов и словаков. Лоуренс снова подмечает, что трибунал терпеливо выслушал пространное выступление подсудимого, а столь подробное изложение событий отнюдь не улучшает представление дела защитой.

В своих показаниях Риббентроп подчёркивает, что ни он, ни фюрер любви к войне не питали и что шли на нарушение договоров лишь скрепя сердце. По словам подсудимого, оккупация нейтральной Голландии стоила ему многих бессонных ночей.

В зал № 600 вводят свидетеля защиты Рудольфа Хёсса — бывшего коменданта Освенцима. Один из самых известных палачей рейха долгое время находился в бегах, арестовать его удалось лишь в прошлом месяце. Без тени сожаления Хёсс уже в самом начале допроса подтверждает информацию о массовом уничтожении людей в Освенциме и подробно рассказывает, какое участие он принимал в решении «еврейского вопроса».

По словам Хёсса, в Освенцим доставляли наглухо закрытые эшелоны с людьми. По прибытии врачи немедля приступали к «сортировке» жертв, затем эсэсовцы отбирали у них личные вещи и направляли большую часть людей в газовые камеры или на опыты. Свидетель также подтверждает, что нередко гитлеровские главари устраивали целые экскурсии по концлагерям. Первую такую экскурсию он застал ещё в 1935 году.

Описывая историю массовых убийств, совершённых по приказу Эрнста Кальтенбруннера, Хёсс отмечает, что отравление узников Освенцима газом началось летом 1942 года, продолжалось до осени 1943-го, а также после перевода свидетеля в ноябре того же года в инспекцию концлагерей Имперского главного управления безопасности. Массовые казни, по информации Хёсса, проводились по приказу и под наблюдением представителей этой структуры. После перевода на новую должность Хёсс стал одним из активных участников гитлеровского «решения еврейского вопроса».

С подчёркнутым хладнокровием он рассказывает о том, как под его руководством в Освенциме построили газовую камеру, рассчитанную на 2 тыс. человек. Отбор жертв проводился двумя врачами: годных к труду направляли на принудительные работы, негодных — в газовую камеру. Малолетних детей всегда ожидала самая кошмарная участь, поскольку трудиться они не могли.

Открывая утреннее заседание, председатель Лоуренс предлагает адвокату Альфреду Зайдлю приступить к защите подсудимого Ганса Франка. Как бы парадоксально это ни звучало, но всё это время в Нюрнберге против Франка свидетельствовал... сам Франк! Вернее, его личный дневник, в котором бывший генерал-губернатор оккупированной Польши, снискавший мрачную известность кровавого палача, описывал всё, что происходило на польской территории в последние годы.

Противореча общеизвестным фактам и собственным записям, Франк отпирается от большинства предъявленных ему обвинений и только изредка, под давлением неопровержимых улик, даёт признательные показания. Затем подсудимому задают главный вопрос: участвовал ли он в уничтожении евреев?

Услышав отчаянное признание, на скамье подсудимых перешёптываются. Геринг разочарованно качает головой: неужели обвиняемый дерзнул сказать правду? На это Франк не без раздражения отмечает, что в войну у него не было времени отовсюду тащить к себе предметы искусства (чуть позже американский обвинитель Томас Додд установит, что и Франк охотно складировал культурные ценности Польши). В обеденном перерыве многие обвиняемые не скрывали удовольствия от уколов Франка в адрес Геринга. В свою очередь подсудимый Альберт Шпеер довольно скептически оценил исповедь бывшего губернатора Польши в суде. «Теперь ему просто ничего другого не остаётся, как признать то, что уже и так доказывается содержанием его дневника», — подчеркнул личный архитектор Гитлера.

После обеда к допросу подсудимого приступает советский обвинитель Лев Смирнов. Опровергая ложь Франка о том, что тот узнал о лагере смерти в Майданеке лишь в мае 1944 года, обвинитель представляет письмо Франка Гитлеру, датированное июнем 1943-го. «Ведь имеются же концлагеря в Освенциме и Майданеке, где массовое убийство поляков производилось по конвейеру», — писал Франк. Разоблачая подсудимого в его якобы плохих отношениях с полицией, Смирнов предъявляет ещё одно доказательство — подлинный документ самого Франка, в котором он предоставляет полиции неограниченные полномочия.

Во время перекрёстного допроса Константина фон Нейрата — первого министра иностранных дел при Гитлере — в протоколах заседания вновь возник термин «геноцид», который не упоминался с момента оглашения обвинительного заключения в ноябре. В ходе показаний Нейрата о Чехословакии британский обвинитель Максуэлл-Файф обратил внимание на служебную записку, составленную подсудимым после его назначения на должность рейхспротектора оккупированной Богемии и Моравии.

В августе 1940 года Нейрат предлагал депортировать всех чехов с территории протектората и попросту заменить их немцами, которых, по мнению обвиняемого, наберётся достаточно. Этот вариант Нейрат охарактеризовал наиболее радикальным и теоретически полным решением. В качестве альтернативы он предложил «германизацию путём индивидуального отбора и размножения некоторых чехов». И первый, и второй подход в конечном счёте предполагали полное уничтожение чешской интеллигенции.

Британский обвинитель ссылается на книгу профессора Рафаэля Лемкина «Необходимость развития концепции геноцида в судебном процессе» и под протокол зачитывает сформулированное им определение геноцида — уничтожение расовых или национальных групп людей.

Катынский расстрел фигурировал в обвинительном акте Международного Военного Трибунала в виде одного общеизвестного факта, о чём на утреннем заседании не преминул напомнить адвокат Отто Штамер. «В сентябре 1941 года 11 тыс. польских офицеров-военнопленных были убиты в Катынском лесу близ Смоленска», — гласила выдержка из раздела «Военные преступления». Именно в этой формулировке «Катынское дело» вписали в «Досье индивидуальной ответственности» подсудимых Германа Геринга и Альфреда Йодля. Полковник Юрий Покровский предъявил обвинение по этому эпизоду ещё в феврале.

В качестве первого свидетеля по Катыни сторона защиты вызвала полковника Фридриха Аренса — командира 537-го полка связи, дислоцировавшегося в 1941–1943 годах в районе Козьих Гор. Именно его советское обвинение считает ответственным за гибель поляков. И хотя Аренс подтверждает, что штаб его полка действительно размещался на даче НКВД, которую немцы называли «Днепровским замком», единственной задачей связистов, по его словам, была поддержка коммуникации между соседствующими немецкими штабами

«Никаких поляков, — заявляет Аренс, — по моим указаниям не расстреливали. Никого вообще никогда не расстреливали по моему приказу. Я никогда не отдавал такой приказ в своей жизни», — в очередной раз подчёркивает свидетель. При этом полковник сообщает, что вместе со своими солдатами сразу обратил внимание на могильные насыпи в Катынском лесу, где чуть позже обнаружили человеческие кости. Однако могилу 537-й полк, по свидетельствам Аренса, принял за военное захоронение.

В начале вечернего заседания Штамер вызывает на допрос генерал-лейтенанта бывшей германской армии Югена Оберхаузена, который в целом подтвердил показания свидетелей защиты. Отрицая массовый расстрел польских офицеров солдатами германского полка связи, свидетель ссылается на то, что у них просто не было для этого достаточного количества оружия. Однако советский обвинитель Смирнов отмечает, что оружия для расстрелов у солдат гитлеровского полка было предостаточно — более 150 пистолетов, включая вальтеры и маузеры. На это Оберхаузен возражает, что все они были разбросаны на очень большой территории и собрать их в одном месте не представлялось возможным.

Затем трибунал заслушивает показания свидетелей обвинения. В зал суда входит заместитель бургомистра Смоленска во время немецкой оккупации Борис Базилевский. По словам свидетеля, ему было хорошо известно, что весной 1941 года под Смоленском находились польские военнопленные, а уже в сентябре того же года с ними было покончено. «Русские, по крайней мере, будут сами умирать, а вот военнопленных поляков предложено уничтожить», — цитирует Базилевский заявление немецкой комендатуры. В приговор Нюрнбергского трибунала «катынское преступление» внесено не было.

Иоахима фон Риббентропа уверяли, что его адвокат подготовил квалифицированную защиту. В одном из обеденных перерывов подсудимый даже выразил удовлетворение, что Мартин Хорн не побоялся переадресовать принятие внешнеполитических решений с Риббентропа на Гитлера. Адвокат Кейтеля Отто Нельте в заключительной речи пытался изобразить своего подзащитного «исполнительным, думающим и послушным» солдатом, но всё же вынужден был признать, что Кейтель составлял и рассылал приказы фюрера, осознавая их преступный характер.

Курт Кауфман произнёс целую проповедь во славу Эрнста Кальтенбруннера. По словам адвоката, его подзащитный обладал массой достоинств. А в том, что Кальтенбруннер, к сожалению, погубил в лагерях смерти миллионы людей, в первую очередь виноват покойный Гиммлер. Сам Эрнст Кальтенбруннер понимал неутешительное положение своих дел явно лучше адвоката.

Адвокат Вильгельма Фрика Отто Панненбекер, как и его коллега Кауфман, также переложил вину своего подзащитного на отсутствующих Гитлера и Гиммлера. Таким образом Панненбекер пытался представить Фрика невиновным в преступлениях, связанных с концлагерями, геноцидом евреев и оккупацией соседних стран. Адвокат Штрейхера Ганс Маркс, к великому неудовольствию своего клиента, представил его как человека, одержимого антисемитизмом, которого немецкий народ не воспринимал всерьёз. И лишь один Рудольф Дикс, представляющий Шахта, потребовал оправдательного приговора для своего подзащитного.

Трибунал приступил к слушанию заключительных речей квартета главных обвинителей. Первым выступает американский прокурор Роберт Джексон. «Если мы не сумеем уничтожить причины и предотвратить повторение таких проявлений варварства, как во времена гитлеровского режима, то можно будет с основанием сказать, что XX столетие приведёт к гибели цивилизации», — начал обвинитель. При этом он отметил, что будущим поколениям не придётся недоумённо вопрошать, что же могли сказать нацисты в своё оправдание, ведь история, которая творилась здесь, в Нюрнберге, будет помнить всё.

Отдельно Джексон «прошёлся» по каждому обвиняемому. Риббентроп — торговец ложью, Гесс и Франк получили клеймо фанатиков, Кейтель — безвольного и послушного орудия. Досталось даже бесследно исчезнувшему в мае 1945-го Мартину Борману.

Большинство обвиняемых выглядели задетыми и даже оскорблёнными тем, что обвинение до сих пор рассматривает их как преступников. «Мне кажется, от меня ждут, что я должен был заявить Джексону в лицо, что, мол, собираюсь его убить. Эта речь достойна всякого сожаления», — отозвался Ялмар Шахт. «Я бы предпочёл, чтобы меня называли убийцей, чем лицемером и оппортунистом, подобным Шахту», — заявил Геринг.

Послеобеденное заседание открыла речь обвинителя от Великобритании Хартли Шоукросса. Англичанин перечисляет преступления гитлеровцев, говорит о нападениях в нарушение договоров, о больших городах — от Ковентри до Сталинграда, поверженных в прах.

Британский обвинитель считает, что самым серьёзным преступлением «подлых убийц» была их расчётливая и преднамеренная попытка уничтожить целые нации и расы. В конце заседания Геринг обратился Риббентропу: «Дожили, нечего сказать — будто мы и не представили свою защиту».

Последним подводит итоги судебного следствия главный обвинитель от СССР Роман Руденко. Вину подсудимых в совершении преступлений против мира он считает полностью доказанной. Ни обвиняемые, ни их защитники, отмечает советский прокурор, ничего не могли возразить против обрушившихся на них доказательств. Всё, что могли сказать по этому поводу высокопоставленные представители гитлеровской Германии, — что сами не участвовали в зверствах.

Однако Руденко называет безнадёжной попытку подсудимых разорвать свою связь с их подчинёнными, выполнявшими функцию палачей: «И если комендант Освенцима Рудольф Хёсс вырывал золотые зубы у мертвецов, то имперский министр Вальтер Функ открывал для их хранения специальные сейфы в подвалах имперского банка». Главный советский обвинитель требует применения высшей меры наказания ко всей скамье подсудимых. Все они виновны, подчёркивает Руденко, все обвиняемые заслуживают смерти.

После обеденного перерыва Немезида доходит и до остальных. К 20 годам тюрьмы приговорили Бальдура фон Шираха и Альберта Шпеера, 15 лет заключения получил Константин фон Нейрат, 10 лет — Карл Дёниц. К пожизненному сроку приговорили Рудольфа Гесса, Вальтера Функа и Эриха Редера. Для оставшихся 12 подсудимых приговор един.

«Смерть», — с остекленевшим от ужаса взглядом объявляет Герман Геринг, возвращаясь в свою камеру. «Смерть», — шепчет Эрнст Кальтенбруннер, не в силах добавить что-то ещё. «Смертная казнь через повешение», — стыдливо сообщает Вильгельм Кейтель. Для него, как для генерала, закончить жизнь в петле было сродни позору.

Помимо этого, трибунал признал преступной деятельность организаций — руководящего состава нацистской партии, гестапо и СД, СС, за исключением сугубо технического персонала преступных структур. Правительственный кабинет, СА и верховное командование вооруженных сил преступными не признали.

В зале заседания тихо, будто в операционной. В коридорах дворца, напротив, нарастает гул. Реакция прессы не заставляет себя долго ждать — правосудие свершилось! 15:40 по местному времени. Процесс закончен. Судьи удаляются.

«Геринг покончил с собой», — сообщает начальник тюрьмы удивлённым корреспондентам. Выясняется, что за полтора часа до казни рейхсмаршал тайно принял яд, а затем лёг на топчан, положив руки, как и предписано, поверх покрывала. Спустя какое-то время постовой обратил внимание, что рука Геринга безжизненно соскользнула с покрывала, а рот застыл в гримасе. Остальные прикованы кандалами к сопровождающим, и шанса повторить судьбу своих руководителей не представляется возможным, заверил комендант.

Риббентропа подводят к эшафоту, он в прострации, с трудом вспоминает своё имя. Следующий! Молчаливый Кальтенбруннер вдруг признаётся в любви к родине и сожалеет, «что мой народ вели люди, которые вовсе не были честными солдатами и совершили преступления, о которых я ничего не знал». Следующий! Болтливый Розенберг, напротив, не издаёт ни звука. Сержант Вудд справляется со всеми 10 за считаные полтора часа.

Казнённых фотографируют, затем погружают в несколько грузовых машин и под конвоем отправляют в направлении Мюнхена. Утром их тела сожгут в печах концентрационного лагеря Дахау, где по их приказу были убиты многие тысячи ни в чём не повинных людей. Гесс, Функ, Редер, фон Ширах, Дёниц, Шпеер и фон Нейрат, приговорённые к разным срокам заключения, этапированы в Шпандау, мрачную, некогда крепостную тюрьму в Берлине, рассчитанную на сотни заключённых, но ставшую пристанищем всего для этих семерых.