…Навсегда запомнившийся рабочий день 11 марта [2011 года] начинался скучновато, событий особых не было: какие-то дежурные высказывания политиков, утренние торги на Токийской бирже и т.д. Я даже умудрился отбарабанить в Москву сообщение о том, что какие-то враждующие силы в Ливии «ворвались в центр стратегически важного нефтяного порта Рас-Лануф». Когда в Японии утро, у тассовцев в арабских странах ночь, надо же подстраховать коллег. И тут, как говорится, началось.
Страшный подземный удар пришел в Токио медленно, тягуче и поначалу не вызвал особой тревоги: землетрясения в Японии случаются регулярно, мы к ним привыкли. Я сам давно превратился в ходячий сейсмограф — почти безошибочно определяю количество баллов. Однако в тот день уже через мгновения стало ясно, что происходит что-то небывалое.
Пол нашей тассовской конторы на первом этаже заходил ходуном, стены затрещали, мне почти на голову с полки рухнул тяжеленный том японского толкового словаря толщиной сантиметров пятнадцать. Вначале мы скакнули в дверной проём, поскольку это самое безопасное место при землетрясениях. Потом — на улицу, на открытое место, куда не будут падать сучья с деревьев и рекламные щиты. Туда же вытащили наших женщин — некоторых поначалу не вполне одетых.
Дамы проявили смекалку и не забыли инструкции о поведении при землетрясениях — все схватили сумки с деньгами и документами. Земля дёргалась, кренилась и сильно хотела нас повалить. Пришлось расставлять ноги, как на корабле во время шторма.
Страшный подземный удар пришел в Токио медленно, тягуче и поначалу не вызвал особой тревоги: землетрясения в Японии случаются регулярно, мы к ним привыкли. Я сам давно превратился в ходячий сейсмограф — почти безошибочно определяю количество баллов. Однако в тот день уже через мгновения стало ясно, что происходит что-то небывалое.
Пол нашей тассовской конторы на первом этаже заходил ходуном, стены затрещали, мне почти на голову с полки рухнул тяжеленный том японского толкового словаря толщиной сантиметров пятнадцать. Вначале мы скакнули в дверной проём, поскольку это самое безопасное место при землетрясениях. Потом — на улицу, на открытое место, куда не будут падать сучья с деревьев и рекламные щиты. Туда же вытащили наших женщин — некоторых поначалу не вполне одетых.
Дамы проявили смекалку и не забыли инструкции о поведении при землетрясениях — все схватили сумки с деньгами и документами. Земля дёргалась, кренилась и сильно хотела нас повалить. Пришлось расставлять ноги, как на корабле во время шторма.
***
Стал звонить на Главный выпуск ТАСС, чтобы отдиктовать сообщение, — чёрта с два! Мобильный телефон не соединял: ясно было, что серверы на станциях связи рухнули из-за потока звонков. Спасительная было мысль о работе на безопасной улице с ноутбуком в руках вспыхнула и тут же погасла — ведь это тот же мобильный телефон. Деваться некуда — надо было возвращаться в офис, к компьютеру.
Стационарный телефон там тоже не работал — позвонить в Москву нельзя было и с него. Всё ещё качающийся пол завален штукатуркой, выбитыми с полок книгами. В столе выдвинуты все ящики, из которых ударом выкинуло бумаги.
Стационарный телефон там тоже не работал — позвонить в Москву нельзя было и с него. Всё ещё качающийся пол завален штукатуркой, выбитыми с полок книгами. В столе выдвинуты все ящики, из которых ударом выкинуло бумаги.
«А потом я засел в Японии»
Василий
Головнин
Головнин
Я заканчивал Институт стран Азии и Африки МГУ, и у меня было две страсти: Япония и журналистика. Я был главным редактором нашей стенгазеты «Ориент», с которой мы занимали всякие места на конкурсах, и успел год проучиться в японском университете. Второе в то время было фантастической историей, тогда из Советского Союза мало кто выезжал. Видимо, ТАСС нужен был японист, поэтому меня направили сюда по распределению. Я радостно ухватился за возможность объединить две мои страсти.
Но мои начальные шаги в ТАСС были далеки от Японии. Первый материал я написал о советских альпинистах — когда они были в горах, одному из них понадобилось срочно удалить воспалившийся аппендикс. На большой высоте, без врачей рядом. И они сами его вырезали отточенной ложкой. А потом спустились с пациентом вниз, и всё окончилось хорошо.
Какое-то время я работал копитейстером (англ. copy taster). Не знаю, почему это называлось иностранным словом — оно пришло из каких-то дебрей тассовской жизни. Тогда у агентства не было круглосуточного выпуска, все уходили в 22:00. Оставался один человек — копитейстер. Он отвечал ночью за весь ТАСС. Ты сидишь, рядом телеграфные аппараты, они выдают ленты всех мировых агентств. Грохот стоит, как на ткацкой фабрике. Ты всё читаешь, готовишь сводку основных сообщений за ночь, а если происходит что-то важное — докладываешь кому нужно, вплоть до аппарата генерального секретаря ЦК КПСС. Что я несколько раз и делал. Один раз сообщил о результатах важного хоккейного матча, другой — об итогах шахматного поединка, а в третий — о введении военного положения в Польше в 1981 году. Мы были такими диспетчерами в стране без интернета и мобильных телефонов.
А ещё надо было складывать в отдельную корзиночку сообщения об индексе Доу Джонса. За этими бумажками никогда не приходили, и никто не понимал, зачем это надо. Я стал спрашивать ветеранов ТАСС. Оказалось, в самом начале 1950-х ночью сидел мой предшественник-копитейстер. И вдруг раздается звонок по самой секретной связи. Он поднимает трубку, ему говорят: «С вами будет разговаривать товарищ Сталин». Тот встал, вытянулся. Сталин спрашивает: «Скажите, как там индекс Доу Джонса?» Бедный копитейстер, видимо, немедленно умер, потому что он, как советский человек, никогда не следил за американскими биржевыми делами! С тех пор эти сообщения неизменно складывали в отдельную папку.
Когда я был ещё совсем молодой, на меня пришла бумага из ЦК КПСС: хотели взять в международный отдел. «Фигушки, — сказали в ТАСС. — Васю Головнина немедленно отправить в Индию, чтобы и духу его в Москве не было!» И буквально за три дня меня зашвырнули в раскалённый Нью-Дели, где было очень интересно работать. Я просто счастлив, что оказался там. Позже меня переманивали в газеты — работы там было меньше, а денег и известности больше… Но как-то не складывалось. А потом я засел в Японии. Обменять работу тассовца в Японии невозможно ни на что. Интереснее этого в жизни не может быть вообще ничего.
Сейчас у меня очень молодой коллектив, они прекрасные, трудолюбивые ребята, и я у них многому учусь. Если есть шанс поехать от ТАСС за границу, его нельзя упускать. Вы сможете увидеть людей, которых иначе не увидите никогда, и российских, и иностранцев. К тому же можно работать в самых разных жанрах.
Работа в ТАСС — это необыкновенно противоречиво. С одной стороны, постоянная рутина, необходимость рано вставать, ненормированный рабочий день. А с другой — ты живёшь в калейдоскопе, в кипящем мире, там, где никогда не придётся скучать. Работа в ТАСС — это самая яркая жизнь, которую можно вообразить.
Но мои начальные шаги в ТАСС были далеки от Японии. Первый материал я написал о советских альпинистах — когда они были в горах, одному из них понадобилось срочно удалить воспалившийся аппендикс. На большой высоте, без врачей рядом. И они сами его вырезали отточенной ложкой. А потом спустились с пациентом вниз, и всё окончилось хорошо.
Какое-то время я работал копитейстером (англ. copy taster). Не знаю, почему это называлось иностранным словом — оно пришло из каких-то дебрей тассовской жизни. Тогда у агентства не было круглосуточного выпуска, все уходили в 22:00. Оставался один человек — копитейстер. Он отвечал ночью за весь ТАСС. Ты сидишь, рядом телеграфные аппараты, они выдают ленты всех мировых агентств. Грохот стоит, как на ткацкой фабрике. Ты всё читаешь, готовишь сводку основных сообщений за ночь, а если происходит что-то важное — докладываешь кому нужно, вплоть до аппарата генерального секретаря ЦК КПСС. Что я несколько раз и делал. Один раз сообщил о результатах важного хоккейного матча, другой — об итогах шахматного поединка, а в третий — о введении военного положения в Польше в 1981 году. Мы были такими диспетчерами в стране без интернета и мобильных телефонов.
А ещё надо было складывать в отдельную корзиночку сообщения об индексе Доу Джонса. За этими бумажками никогда не приходили, и никто не понимал, зачем это надо. Я стал спрашивать ветеранов ТАСС. Оказалось, в самом начале 1950-х ночью сидел мой предшественник-копитейстер. И вдруг раздается звонок по самой секретной связи. Он поднимает трубку, ему говорят: «С вами будет разговаривать товарищ Сталин». Тот встал, вытянулся. Сталин спрашивает: «Скажите, как там индекс Доу Джонса?» Бедный копитейстер, видимо, немедленно умер, потому что он, как советский человек, никогда не следил за американскими биржевыми делами! С тех пор эти сообщения неизменно складывали в отдельную папку.
Когда я был ещё совсем молодой, на меня пришла бумага из ЦК КПСС: хотели взять в международный отдел. «Фигушки, — сказали в ТАСС. — Васю Головнина немедленно отправить в Индию, чтобы и духу его в Москве не было!» И буквально за три дня меня зашвырнули в раскалённый Нью-Дели, где было очень интересно работать. Я просто счастлив, что оказался там. Позже меня переманивали в газеты — работы там было меньше, а денег и известности больше… Но как-то не складывалось. А потом я засел в Японии. Обменять работу тассовца в Японии невозможно ни на что. Интереснее этого в жизни не может быть вообще ничего.
Сейчас у меня очень молодой коллектив, они прекрасные, трудолюбивые ребята, и я у них многому учусь. Если есть шанс поехать от ТАСС за границу, его нельзя упускать. Вы сможете увидеть людей, которых иначе не увидите никогда, и российских, и иностранцев. К тому же можно работать в самых разных жанрах.
Работа в ТАСС — это необыкновенно противоречиво. С одной стороны, постоянная рутина, необходимость рано вставать, ненормированный рабочий день. А с другой — ты живёшь в калейдоскопе, в кипящем мире, там, где никогда не придётся скучать. Работа в ТАСС — это самая яркая жизнь, которую можно вообразить.
О ярких и пугающих событиях профессиональной жизни Василий Головнин рассказал в книге «Формула ТАСС».
«Земля сильно хотела нас повалить»
Руководитель представительства ТАСС в Токио. Работает в агентстве с 1978 года. Лауреат премии Союза журналистов РФ «Золотое перо России».
Телефон женским голосом твердил, что «линия очень перегружена», но (слава тассовскому богу!) канал связи не был повреждён, не подвёл и интернет. В городе выли сирены скорой помощи, к которым чуть реже примешивались гудки пожарных команд. Мы вскоре узнали, что в Токио, который был в сотнях километров от эпицентра жуткого толчка магнитудой 9, есть разрушения, вспыхнули более десятка пожаров — к счастью, небольших.
***
…Но самое страшное — это экран телевизора, где в прямом эфире репортёры телекомпаний с вертолётов снимали тот кошмар, который творился на северо-восточном побережье главного японского острова Хонсю. На глазах у миллионов оцепеневших от ужаса зрителей тяжёлый поток воды шоколадного цвета нёс на сушу морские суда и смытые автомобили. Цунами высотой до двадцати метров заглатывало целые кварталы и шло дальше, утаскивая за собой сорванные крыши домов, обломки стен. (…)
В Токио встали поезда метро, городские электрички и автобусы, закрылись оба аэропорта. Движение в гигантском мегаполисе было парализовано. На улицах — непроходимые автомобильные пробки. Когда в сумасшедшей по темпам работе наступил короткий перерыв, я выскочил на большую улицу рядом с нашим домом — посмотреть, что происходит. По тротуарам двигались плотные молчаливые потоки служащих. Пешком они добирались домой, сметая по дороге с полок продуктовых магазинов хлеб, молоко, пиво. Люди были серьёзны, но спокойны, каких-либо эксцессов и паники не было заметно. Администрация Токио обратилась к владельцам магазинов и ресторанов с просьбой бесплатно давать людям воду, пускать в туалет и предоставлять место для отдыха. И это делали — человеческая солидарность работала.
В Токио встали поезда метро, городские электрички и автобусы, закрылись оба аэропорта. Движение в гигантском мегаполисе было парализовано. На улицах — непроходимые автомобильные пробки. Когда в сумасшедшей по темпам работе наступил короткий перерыв, я выскочил на большую улицу рядом с нашим домом — посмотреть, что происходит. По тротуарам двигались плотные молчаливые потоки служащих. Пешком они добирались домой, сметая по дороге с полок продуктовых магазинов хлеб, молоко, пиво. Люди были серьёзны, но спокойны, каких-либо эксцессов и паники не было заметно. Администрация Токио обратилась к владельцам магазинов и ресторанов с просьбой бесплатно давать людям воду, пускать в туалет и предоставлять место для отдыха. И это делали — человеческая солидарность работала.
Двери с тех пор на ночь мы долго держали открытыми, чтобы новый подземный удар их не заблокировал, перекосив металлические рамы. А потом пришла и другая беда, похлеще.
***
Землетрясение произошло в 14:46 по токийскому времени, а первое сообщение, набитое негнущимися от волнения пальцами, ушло от нас в Москву в 14:53. В нём было полно опечаток, но я считаю его, возможно, своей самой запомнившейся журналистской работой.
На АЭС «Фукусима-1» вышли из строя четыре из шести реакторов. Теперь-то мы знаем, что там после удара цунами из-за остановки систем охлаждения расплавилось ядерное топливо. Были взрывы водорода, произошли массированные выбросы радиации. Казалось, что смертоносное облако вскоре накроет и Токио. «Решение об эвакуации принимай сам по обстановке», — ответили тогда из Москвы на мой телефонный звонок.
…Эвакуироваться не пришлось (...) Для нас это были счастливые дни захватывающей, необыкновенно интересной работы. Помимо потока материалов на ленту ТАСС, мы ежедневно много раз выходили в прямой эфир практически всех российских новостных радиостанций. «Вы звучите из каждого утюга», — говорили знакомые в Москве.
…Эвакуироваться не пришлось (...) Для нас это были счастливые дни захватывающей, необыкновенно интересной работы. Помимо потока материалов на ленту ТАСС, мы ежедневно много раз выходили в прямой эфир практически всех российских новостных радиостанций. «Вы звучите из каждого утюга», — говорили знакомые в Москве.
Я заканчивал Институт стран Азии и Африки МГУ, и у меня было две страсти: Япония и журналистика. Я был главным редактором нашей стенгазеты «Ориент», с которой мы занимали всякие места на конкурсах, и успел год проучиться в японском университете. Второе в то время было фантастической историей, тогда из Советского Союза мало кто выезжал. Видимо, ТАСС нужен был японист, поэтому меня направили сюда по распределению. Я радостно ухватился за возможность объединить две мои страсти.
Но мои начальные шаги в ТАСС были далеки от Японии. Первый материал я написал о советских альпинистах — когда они были в горах, одному из них понадобилось срочно удалить воспалившийся аппендикс. На большой высоте, без врачей рядом. И они сами его вырезали отточенной ложкой. А потом спустились с пациентом вниз, и всё окончилось хорошо.
Какое-то время я работал копитейстером (англ. copy taster). Не знаю, почему это называлось иностранным словом — оно пришло из каких-то дебрей тассовской жизни. Тогда у агентства не было круглосуточного выпуска, все уходили в 22:00. Оставался один человек — копитейстер. Он отвечал ночью за весь ТАСС. Ты сидишь, рядом телеграфные аппараты, они выдают ленты всех мировых агентств. Грохот стоит, как на ткацкой фабрике. Ты всё читаешь, готовишь сводку основных сообщений за ночь, а если происходит что-то важное — докладываешь кому нужно, вплоть до аппарата генерального секретаря ЦК КПСС. Что я несколько раз и делал. Один раз сообщил о результатах важного хоккейного матча, другой — об итогах шахматного поединка, а в третий — о введении военного положения в Польше в 1981 году. Мы были такими диспетчерами в стране без интернета и мобильных телефонов.
Но мои начальные шаги в ТАСС были далеки от Японии. Первый материал я написал о советских альпинистах — когда они были в горах, одному из них понадобилось срочно удалить воспалившийся аппендикс. На большой высоте, без врачей рядом. И они сами его вырезали отточенной ложкой. А потом спустились с пациентом вниз, и всё окончилось хорошо.
Какое-то время я работал копитейстером (англ. copy taster). Не знаю, почему это называлось иностранным словом — оно пришло из каких-то дебрей тассовской жизни. Тогда у агентства не было круглосуточного выпуска, все уходили в 22:00. Оставался один человек — копитейстер. Он отвечал ночью за весь ТАСС. Ты сидишь, рядом телеграфные аппараты, они выдают ленты всех мировых агентств. Грохот стоит, как на ткацкой фабрике. Ты всё читаешь, готовишь сводку основных сообщений за ночь, а если происходит что-то важное — докладываешь кому нужно, вплоть до аппарата генерального секретаря ЦК КПСС. Что я несколько раз и делал. Один раз сообщил о результатах важного хоккейного матча, другой — об итогах шахматного поединка, а в третий — о введении военного положения в Польше в 1981 году. Мы были такими диспетчерами в стране без интернета и мобильных телефонов.
А ещё надо было складывать в отдельную корзиночку сообщения об индексе Доу Джонса. За этими бумажками никогда не приходили, и никто не понимал, зачем это надо. Я стал спрашивать ветеранов ТАСС. Оказалось, в самом начале 1950-х ночью сидел мой предшественник-копитейстер. И вдруг раздается звонок по самой секретной связи. Он поднимает трубку, ему говорят: «С вами будет разговаривать товарищ Сталин». Тот встал, вытянулся. Сталин спрашивает: «Скажите, как там индекс Доу Джонса?» Бедный копитейстер, видимо, немедленно умер, потому что он, как советский человек, никогда не следил за американскими биржевыми делами! С тех пор эти сообщения неизменно складывали в отдельную папку.
Когда я был ещё совсем молодой, на меня пришла бумага из ЦК КПСС: хотели взять в международный отдел. «Фигушки, — сказали в ТАСС. — Васю Головнина немедленно отправить в Индию, чтобы и духу его в Москве не было!» И буквально за три дня меня зашвырнули в раскалённый Нью-Дели, где было очень интересно работать. Я просто счастлив, что оказался там. Позже меня переманивали в газеты — работы там было меньше, а денег и известности больше… Но как-то не складывалось. А потом я засел в Японии. Обменять работу тассовца в Японии невозможно ни на что. Интереснее этого в жизни не может быть вообще ничего.
Когда я был ещё совсем молодой, на меня пришла бумага из ЦК КПСС: хотели взять в международный отдел. «Фигушки, — сказали в ТАСС. — Васю Головнина немедленно отправить в Индию, чтобы и духу его в Москве не было!» И буквально за три дня меня зашвырнули в раскалённый Нью-Дели, где было очень интересно работать. Я просто счастлив, что оказался там. Позже меня переманивали в газеты — работы там было меньше, а денег и известности больше… Но как-то не складывалось. А потом я засел в Японии. Обменять работу тассовца в Японии невозможно ни на что. Интереснее этого в жизни не может быть вообще ничего.
У меня в квартире упали шкафы, вдребезги разнесло посуду — маленькие незаметные осколки стекла мы находили по углам ещё долгие годы спустя. Сбросило с полки принтер, раскидало книги, из холодильника на пол вывалило продукты, всё залило молоком и вином из разбитых бутылок.
Сейчас у меня очень молодой коллектив, они прекрасные, трудолюбивые ребята, и я у них многому учусь. Если есть шанс поехать от ТАСС за границу, его нельзя упускать. Вы сможете увидеть людей, которых иначе не увидите никогда, и российских, и иностранцев. К тому же можно работать в самых разных жанрах.
Работа в ТАСС — это необыкновенно противоречиво. С одной стороны, постоянная рутина, необходимость рано вставать, ненормированный рабочий день. А с другой — ты живёшь в калейдоскопе, в кипящем мире, там, где никогда не придётся скучать. Работа в ТАСС — это самая яркая жизнь, которую можно вообразить.
Работа в ТАСС — это необыкновенно противоречиво. С одной стороны, постоянная рутина, необходимость рано вставать, ненормированный рабочий день. А с другой — ты живёшь в калейдоскопе, в кипящем мире, там, где никогда не придётся скучать. Работа в ТАСС — это самая яркая жизнь, которую можно вообразить.
